Это особый разговор. Так получилось что моё детство неразрывно связано с парками. Конечно Петергоф с его большими и малыми каскадам, трианонами и наядами. Центром этой водной феерии, её апофеозом, был, конечно, Самсон. Все тропы, все потоки, сходились к нему. Он царственно выбрасывал струю своего фонтана в бледно-питерское небо. Все эти наяды, тритоны как бы оком панировали ему. А его «фонтанное величество» гордо красуется на фоне брызг и золота. Другое дело камерные, домашние затеи «большого Петра». Эти сентиментально-мещанские затеи: обманки и ловушки. Ведь так забавно, сидя в неприметной будочке, облить водой какую-нибудь даму в кринолинах. Это так приятно! Но есть там и философско-мифологические фонтаны. Например, Солнце - этот фонтан не только поливает, но и крутится вокруг своей оси. Он будто подсолнух силится поймать бледные лучи северной Пальмиры.

    Даже ветхозаветные Адам и Ева встречают нас стыдливо прикрывшись струями. Что уж там говорить о посейдонах и шведских львах. Им сам бог велел обретаться в этом парке. Вообще, царь Пётр был человеком любознательным и просвещённым, поэтому у нас в петергофском парке есть римские и китайские фонтаны. Да чего там только нет. Это лишь немногое, что смогла удержать моя детская память.

    Другое дело имперский Петербург. Его серые каналы, оскаленные львы, всё в сиянии золота, воды и ветра. Меня всегда поражали атланты у зимнего дворца, я всегда любил отдыхать там, сидя на большом пальце атланта. Ещё я любил гладить статуи львов у Банковского моста, меня поражала их гибридная сущность. Подумайте! Львы и крылья! Боялся я Казанского собора, меня пугал лес его колонн, всё думал, что заблужусь. Зато Невский проспект был прямым и спокойным. Мне нравился длинноносый Гоголь в сквере, обсиженный голубями. А статуя Крылова вообще была для меня энциклопедией животных.